Николай Седов — писатель-охранник, проживающий в Тольятти. Ему 36 и когда-то он был журналистом, но затем решил больше времени посвятить самому себе и уйти от суеты. Не так давно после творческого «молчания» в несколько лет он неожиданно разродился порцией качественной прозы. В интервью TLTgorod он рассказал, как видит будущее литературы и писательского труда, почему так важен выбор между добром и злом, а также о том, почему люди вдруг стали товаром.

 

 

– С чего ты начал писать? Зачем? Сейчас время блогеров, хайпа и рэпа.

– Я какие-то серьезные попытки писать начал делать лет в 20. Наверное, по той же причине, по которой и другие начинают. Это было что-то вроде диалога с самим собой. А еще тогда очень нравилось переноситься в другое измерение. Книга ведь всегда – другое измерение. Да, а сейчас время хайпа, блогеров и Нкрэпа. Я в этом отношении очень не современный. И не сказать, чтобы особо гордился этим. Ну, то, что я не рэпер – это меня и вправду не расстраивает, а вот насчет блогерства – просто нет такой темы, которая мне была бы настолько интересна, чтобы сидеть и целыми роликами рассуждать на нее. Мне по-прежнему нравится другое измерение. Нравятся персонажи и сюжет.

– Чем же оно тебе нравится?

– Нравится тем, что в нем можно по-настоящему быть собой. Хотя со временем у меня это стало получаться хуже. То есть чем более «матерым» писателем я становился, тем сильнее старался взглянуть на себя со стороны. И в итоге литература стала в какое-то графоманство превращаться. Закончилось все тем, что я за последние несколько лет почти ничего не написал. В частности, за последние полтора года – вообще ничего. В этом году ситуация начала меняться. Сейчас уже четыре вещи есть. Еще две в процессе. В конечном итоге, творчество – это одно из состояний, которые дают мне самое лучшее чувство – чувство хорошо сделанной работы. Именно моей, той, которая мне нужна. Самое лучшее – проснуться утром, перекусить по-быстрому и браться за рассказ.

 Может быть, тебе это будет и неприятно услышать, но мне кажется, что ты именно в последнее время значительно выросли, как писатель, как художник. Стал видеть глубже и качественно это подавать. И началось это «второе дыхание» с рассказа про туберкулезный диспансер. Как он родился? Откуда такое правдивое описание?

– Наоборот, мне приятно это слышать. Потому что как раз мне казалось, что я... повыдохся, что ли. Насчет рассказа «ПТД» – я его, собственно, и написал, находясь в тубдиспансере. Как-то утром проснулся, и понял, что больше не могу все в себе копить. Тогда у меня был с собой ноутбук. И как-то на уровне образов все вылилось. Наверное, я еще никогда не оказывался настолько погруженным в другое измерение. Возможно, потому что редко с натуры пишу. А это был как раз такой случай. Все персонажи, все описание в «ПТД» – реальные. Потом я хотел роман сделать про диспансер. Написал около 200 тысяч знаков с пробелами, то есть примерно половина готова была. Но в итоге бросил. Это, наверное, последняя вещь для меня была, которая строилась именно на описаниях, а не на сюжете. Я ведь раньше считал, что самое главное – атмосфера, описательность.

– Чем там плохи описания и атмосфера? Что стало сейчас главным для тебя в произведении? На мой взгляд, в «ПТД» не только отличная атмосфера и описания. Именно они раскрывают всю суть происходящего, но при этом вовсе нет никаких нравоучений или морали, диалогов с надрывом о смысле жизни.

– Атмосфера в «ПТД» наоборот, хорошая. Хоть и тяжелая, но описана неплохо. А сейчас для меня важнее содержание. Та мысль, которую хочу донести. Мораль, если хочешь. Вот в рассказе «Жертвоприношение, или Теория Осиповского» это есть. Хорошо бы теперь и тот опыт, который есть в плане «описательности», «атмосферности» совместить с умением выражаться четко и по делу. Раньше в рассказах больше чего-то туманного, недосказанного было. Сейчас я всячески против этого.

– Почему ты стал против недосказанности? Что на это повлияло? Ты как-то внутренне изменился?

– Я не то чтобы вообще против недосказанностей, я их скорее оставляю для музыки. Вот в музыке они могут и должны быть. Там чувства – главное. Хотя и в музыке, если, например, религиозные песнопения взять — то они о вполне конкретных вещах. Картина может эмоции вызывать – и больше ничего. Но рассказ должен не только чувства вызывать, он должен заставлять мозг работать.

– Писатель в начале XXI века – какой он? Какова его роль? В XIX веке литераторы были «властителями дум», то есть почти как нынешние блогеры и рэперы.

– Я думаю, что в XXI веке писатель окончательно превратится в обслуживающий персонал для той категории людей, которым в силу каких-то психологических, не знаю, медицинских особенностей, проще воспринимать текст, а не картинку. Ну, знаешь, есть же любители кататься на пони. Соответственно, кто-то должен им пони поставлять. Кто-то должен делать сбрую для пони. Вот и читатели с писателями займут свою небольшую нишу.

– Конный спорт, а тем более пони – занятие дорогое и отчасти аристократическое. Чтение снова станет увлечением элит? Но откуда же столько всяких мыльных романов и детективов в мягкой обложке?

– Насчет детективов и романов в мягкой обложке – я «свечку не держал» и, возможно, ошибусь, если скажу, что они и продаются-то не особо. Лежат на полках. Нет, раскрученных авторов покупают. Но разве их так много? В основном то, что на полках в книжных магазинах лежит – это макулатура, которую обратно отправляют. На склад. Ну, не считая учебников и всяких самоучителей по уринотерапии. Да, возможно читать вновь начнут элиты. Это будет показателем интеллекта, способности обрабатывать информацию с помощью ее осмысления и переработки в образы, а не просто восприятия визуального.

– Каково назначение литературы? Да и вообще искусства. Какую оно может сыграть роль в XXI веке? Развлечение?

– По поводу литературы и искусства – наверное, я как раз опередил уже этот вопрос. Чтобы человеком оставаться. Именно каким-то старомодным. Я как-то не особо современным себя ощущаю. Может, кризис среднего возраста. Сейчас как будто какой-то откат в попуасские времена начинается. В первобытные. У меня такой стишок короткий есть: "Будда пиво не грел/ Будда просто сидел/Под березой/И жаждал покоя/Либо я повзрослел/Либо мир постарел/Но, возможно, и то, и другое/. Вот как-то так. А развлекательную функцию уже давно гораздо лучше компьютерные игры выполняют. Зачем читать про драконов? Включай игру и сам управляй драконом.

– Писательство — твое хобби? Планируешь ли ты этим заработать? Вообще, возможно ли это сейчас, если ты не литературный проект?

– Конечно, писательство – это хобби. Я отправлять начал рассказы на разные конкурсы, но никакой уверенности ни в чем нет. В смысле – в победе. Скорее писательство сейчас для меня – то, что оправдывает мое существование. Перед самим собой. Когда я раньше писал – конечно, в первую очередь для себя это делал. Почти никому не показывал. Чем дальше занимался, тем больше стал думать о том, как стать фактурным. А сейчас мне просто интересно себя в разных ипостасях пробовать. В разных жанрах. Ну, примерно-то я определился уже давно. Условно говоря, мистика, магический реализм. Сейчас вот пишу рассказ на конкурс космической фантастики. Очень новое для меня направление. Стараюсь в каждый из этих экспериментов что-то свое внести.

– Твой последний рассказ – «Жертвоприношение, или Теория Осиповского» – смесь Пелевина и Чака Паланика. Это тоже поиск своего формата? Откуда взяли фактуру? Поступок Брейвика?

– Фактура к «Жертвоприношению» – это теория французского социолога Жоржа Батая. Он говорил о Проклятой части. О том, что это абсолютно естественная потребность – приносить часть материальных благ в жертву. И о том, что в наше время материальным благом стал человек. Возможно, о том, что человек стал товаром, не он, а Бодрийяр говорил (тоже французский автор). Вообще, все, что связано с мистикой и религией, меня сейчас очень интересует. Мы ведь сейчас подменяем все это какими-то другими вещами. И если языческие Боги (или христианский Бог) были вполне ощутимы, то новые божества, новая мистика — это все виртуально, неощутимо. Это жутко, на мой взгляд. Ведь если это исчезнет – все эти финансовые потоки, новости по ТВ, компьютерные игры, ролики на ютубе – мы в такой воющей пустоте окажемся. Это ад будет.

– Если верить Пелевину и героям его романа «S.N.U.F.F.», которые убежали от всего этого туда, где этого всего нет, то это наоборот будет долгожданным раем. Почему ты считаешь, что это будет ад?

– Да, пелевинские герои, возможно, в рай сбежали. Я сейчас не помню концовку «Снафа». Но в любом случае, человек, от всего этого виртуального удовольствия отказавшийся, будет в пустоте поначалу. Потом он вернется к Богу. Если такая возможность будет. Ну, я ведь не знаю, как все будет. Я пессимист в отношении человечества.

– Кстати, этот рассказ – невероятно классный. Но что ты им хотел сказать? Какова тут мораль? Можно ли убивать ближнего своего, если он ничтожен? Ницше (можно все) vs Достоевский (нельзя)?

– Спасибо. В рассказе про маньяков я, если объективно, просто взял теорию Батая. Нам необходимо приносить жертвы. Это возвышает нас. Жертвы – в основном, товар. Сейчас товар – это мы. Значит, в жертву необходимо приносить нас. Если бы я писал роман, то у героев-маньяков был бы антипод. Такой же парень-гуманитарий, который был бы против всей этой жестокости. То есть – да, тогда это был бы Ницше против Достоевского, выражаясь твоими словами. Хотя у Ницше ничего святого не было. А эти маньяки все-таки ребята верующие. У них есть свои Боги.

– Почему и чем тебя заинтересовала мистика и религия? Многие этим увлекаются только для того, чтобы загадочно бросить пыли в глаза своим собеседникам и поднять свою значимость.

– Мистика и религия? Да я всегда, сколько помню, мистиком таким маленьким был. Только это все больше через картинки какие-то реализовывалось, через звуки. Если честно, я не понимаю, как можно быть творческим человеком и быть неверующим. Такой человек – наверное, как Камю или Хэммингуэй, рано или поздно к суициду должен прийти. Либо какую-то нишу займет – агностическую. Ну, это пустота и декадентство все. Просто все время прятаться не получится. Возможно, иеромонах Серафим Роуз (мой любимый автор в последнее время) правильно сказал: тот, кто не примет Бога, рано или поздно должен принять Антихриста. Тут либо — либо.

– Ты чью сторону принял?

– Бога. Это как родителя принимать. Его можно не понимать в чем-то. У меня ведь нет его опыта. Даже любить может быть трудно. Но хотя бы стараться в его сторону двигаться. Как могу.

 Николай, а кто ты в обычной жизни? Когда не писатель.

– А в обычной жизни я уже года три как охранник.

– Что или кто тебя вдохновляет?

– Вдохновляют походы. На природе бывать люблю. Хотя это скорее не вдохновение, а отдохновение. А «вдохновляет»… на рассказы всегда какие-то идеи вдохновляли. А идеи – понятия не имею, я их никак не генерирую специально. Иногда из разговоров со знакомыми что-то формируется. На рассказ про маньяков вот теория французского социолога «вдохновила». Вообще, если касательно «технологии», то я ее не скрываю ни от кого – это хорошенько выспаться и проснуться солнечным утром. Хотя с утром – как повезет уже.

– Ты сам что-то читаешь? Что? Что бы порекомендовал? Что на тебя повлияло из литературы, музыки и пр.?

– Я в последнее время вообще тишину люблю. У меня, не знаю, ощущение, что сильно переел. Раньше – от классики до готик-рока все «употреблял». Сейчас редко слушаю что-то. Церковная музыка нравится.

Например, Дивна Любоевич или хор Вадаамского монастыря. Еще есть французский коллектив Ensemble Organum. Мне нравится, как они песни тамплиеров поют. И этническая музыка. Например, венгерский коллектив The Moon and the Nightspirit.

А вообще, русская душа – это, конечно русский рок. Мне почти все исполнители из РР нравятся. Что же касается литературы, то сейчас просто не могу читать художественную литературу. Заставляю себя читать последнего Паланика. Не знаю, осилю ли. Понятия не имею, откуда это. То ли чего-то оригинального и доселе не читанного хочется. Не хочу верить, что я в тридцать шесть таким пресытившимся стал. Раньше Пелевина очень любил. Если писатель – тот, кто держит руку на пульсе времени, то последний из таких – Виктор Олегович. Просто последние его романы – это самоповтор, на мой взгляд. А вот с нехудожественной дела куда лучше обстоят. Вышеупомянутый Серафим Роуз. Американский православный монах. Он отлично видел эпоху нигилизма, расцветшего в XX веке. Описал ее опасность. Еще – Эрнст Юнгер. Немецкий мыслитель, теоретик «консервативной революции». У него есть труд «Уход в Лес». Это очень важная книга для современного мужчины. Сейчас самое время «уходить в лес» по-юнгеровски. Еще Мирча Элиаде. Румынский историк религий. Он говорил о том, что религиозное чувство – такое же естественное, как инстинкт самосохранения или размножения. Бодрийяр понравился. Про симулякр он верно пишет. Про искусственное привлечение внимания к не важным для нас вещам. Сейчас все в симулякре живут. Некоторые, слава Богу, помнят про реальный мир.

– Как так случилось, что сейчас время всего вот этого вот хайпа и виртуального? Подарил прогресс? Но мы ведь это приняли. В этом времени и ситуации, как «выдрать» или «пробудить» человека от сна? Прямо фильм «Матрица» рисуется.

– «От сна», я думаю, человека никак не выдернешь. Если только глобальная катастрофа какая-нибудь. Или уходить в лес, в скит. Хотя и там мир до тебя доберется. Мне кажется, вся это современная «Матрица» обусловлена легкостью, с какой она дается. Не надо идти в соседнее село на ярмарку, чтобы новости узнать. Не надо угождать Богу. Не надо в церковь идти. Не надо жертвы Богам приносить. Просто зайти в интернет – и тут целый ритуал. Тут и бог гнева, и бог похоти, и прочие боги. Это ритуал. Мистика. Которая от тебя ничего не требует. От этого не спасешь. Взрослые люди торчат в телефонах. Их нет в реальности. Они не выйдут. Как у Джека Лондона в рассказе про индейца, который за убийство белого попал в тюрьму и не понимал, почему его кормят на халяву. Растолстел этот индеец и всю жизнь бы так жил. Когда выпустили, убил еще одного белого. В тюрьме проще. Если ее приукрасить, конечно. Сам человек отсюда не выйдет. В общем, только Апокалипсис, только хардкор.

– Вот ты описываешь в своих рассказах разные ситуации, а порой, как оказалось, и даже философские концепции, которые так или иначе описывают объективный мир. Но вот прочитал человек это. Что ему с этим делать? Допустим, он даже согласен с вашими выводами и концепцией.

– Пока еще не понимаю, что мне самим с этим делать. Ведь какие-то концепции у меня не так давно появляться стали. Например, в одном рассказе я об абортах пишу. Ну, там мораль ясна: не делать абортов. А вот в случае с «Жертвоприношением» как быть? Приносить всех вокруг в жертву? В идеале написать бы книгу, которая человеческое сердце смягчила бы. Как фильм «Зеленая миля». Но у меня самого сердце далеко не мягкое сейчас. Это вообще хороший вопрос в наше время: что с книгами делать. Современный вопрос. Зачем они вообще нужны? Может, все, что с человеческими выборами, с его внутренними мирами, давно пора уже физикам перепоручить? Может, нейролингвист Татьяна Черниговская пусть книгу напишет художественную? Я не знаю, нужно ли все это сейчас. В цифровую эпоху. Возможно, нужно, чтобы человеком оставаться. Старомодным таким немного. Но такой человек лично мне ближе, чем существо, говорящее: я – раб своих инстинктов и завишу только от баланса химических веществ в организме.

Беседовал Владимир Тарасов. Специально для  TLTgorod